"Слеза социализма" на Рубинштейна, 7

В 1920-е казалось, что до новой жизни можно подать рукой. Идеи утопического социализма, обобществления быта и ухода от частной собственности имели особенный успех среди интеллигенции. И вот в конце 1920-х на ул. Рубинштейна, 7 появился экспериментальный дом-коммуна инженеров и писателей.

Авангардное здание в духе конструктивизма спроектировал Андрей Оль – архитектор с богатым дореволюционным опытом, ученик Фёдора Лидваля (он же, кстати, создал дачу Леонида Андреева, о которой мы писали ранее). Здание получилось скромным, если не сказать – аскетичным, и с инженерными недочетами. Дело было в том, что на пути к социализму не хватало ни времени, ни стройматериалов.


«Архинепривлекательный внешний вид дома „под Корбюзье“ с массой высоких, крохотных железных клеток-балкончиков не смущал нас: крайняя убогость его архитектуры казалась нам какой-то особой „строгостью“, соответствующей новому быту…» – вспоминала, пожалуй, самая известная жительница дома – Ольга Берггольц.

Недочеты нового здания были очевидны. Один из жильцов дома-коммуны, драматург Александр Штейн, писал: «Дом назывался в тогдашнем ленинградском просторечии «Слезой социализма»; даже Сергей Миронович Киров заметил как-то, проезжая по нашей улице имени Рубинштейна, что «Слезу социализма» следует заключить в стеклянный колпак, дабы она, во-первых, не развалилась и дабы, во-вторых, при коммунизме видели, как не надо строить. Название родилось, очевидно, и по прямой ассоциации: дом протекал изнутри и был весь в подтёках снаружи, по всему фасаду, и потому что дом был милым, симпатичным, дружеским, но всё-таки шаржем на быт при социализме».

Что же необычного было в этом доме? Начать следует с перечисления того, чего в нем не было: кухонь, санузлов и прихожих. В новых социалистических реалиях не было места кухонному рабству, пелёнкам и
уединению. На первом этаже дома была предусмотрена столовая на 200 мест, куда все жильцы по заезду сдавали свои продуктовые карточки. Ольга Берггольц писала: «Восторженно сдавали в общую кухню продовольственные карточки и „отжившую“ кухонную индивидуальную посуду — хватит, от
стряпни раскрепостились». Помимо карточек в столовую вносили регулярную плату и в обмен получали трехразовое питание. В придомовом буфете можно было купить что-то дополнительно, например, сладости.

Раскрепостились новые жильцы и от семейным забот — никаких пелёнок! — ведь в доме были детские комнаты. Комнаты отдыха, библиотека, кладовки и даже душевые являлись общими для всех жильцов. Санузлы существовали, но по одному на этаже. На крыше — площадка, где можно было кататься на
велосипедах и загорать. Идеи социализма были настолько утопическими и порой взаимоисключающими, что в доме проектировали комнаты для домработниц.

Интересно, что архитектор Андрей Оль, построивший этот дом, поначалу собирался жить в нем, но в последний момент отдал предпочтение «классической» петербургской квартире: с ванной, кухней и даже передней.

В первые годы жильцы горячо поддерживали идею обобществления быта. Двери квартир не закрывались, соседи проводили время вместе в общих помещениях. Этому способствовал творческий контингент жильцов: под одной крышей жили Ольга Берггольц, поэтесса Ида Наппельбаум, писатель Савелий Леонов, драматург и сценарист Александр Штейн, военный корреспондент Петр Сажин, написавший «Севастопольскую хронику» о событиях Великой Отечественной войны, поэт Вольф Эрлих и другие.

Со временем же категорическая борьба со старым бытом, по свидетельствам очевидцев, была проиграна. «И вот, через некоторое время, не более чем года через два, когда отменили карточки, когда мы повзрослели, мы обнаружили, что изрядно поторопились и обобществили свой быт настолько, что не оставили себе никаких плацдармов даже для тактического отступления, – писала Ольга Берггольц в книге «Дневные звёзды», – кроме подоконников; на них-то первые „отступники“ и начали стряпать то, что им нравилось, — общая столовая была уже не в силах удовлетворить разнообразные вкусы обитателей дома. С пелёнками же, которых в доме становилось почему-то всё больше, был просто ужас: сушить их было негде! Мы имели дивный солярий, но чердак был для сушки пелёнок совершенно непригоден».

А к 1937-1938 гг. практика «открытых дверей» обернулась против своих хозяев: многие жильцы покидали дом навсегда, став обвиняемыми по 58 статье. Самая знаменитая жительница дома-коммуны, Ольга Берггольц, тоже была арестована в конце 1938 (уже во второй раз). После 171 дня в тюрьме, так и не признав свою вину, она вернулась домой. Здесь она жила в блокаду. Сейчас в память о поэтессе на стене дома на улице Рубинштейна, 7 установлена мемориальная доска.

В 1960-е после перепланировки дом перестал быть коммуной: традиционный быт всё же победил идею тотального обобществления, и в сегодняшних квартирах уже имеются кухни, ванные и прихожие.